Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]

– Что, правда на бечевках? – восхитился еще один спутник Дрона, невысокий жилистый малый с крупными кистями рук. – Ну ваще цирк! А там небось бумага туалетная – на шару козлов взяли, так?

– Хренак! – отозвался докладчик. – Эти ребята не лохи были, а эсеры-максималисты, они без бомбы даже в сортир не ходили! Так что в жестянках был самый натуральный гремучий студень – потом, когда они с кассой свалили, менты эти коробочки вскрыли – и убедились.

– Не стали, значит, взрывать, – заметил здоровяк. – Пожалели. А может, мокрухи на себя лишней брать не захотели?

– Тоже вариант, – согласился Дрон. – В общем, ребята взяли в кассовом зале пять штук рыжьем и еще восемьсот семьдесят с гаком – купюрами. Там еще была валюта и какие-то облигации, но их эсеры трогать не стали – побрезговали.

– Лохи, хоть и максималисты, – отрезал жилистый. – Да такие бумаги куда круче налика потянут, если не на предъявителя.

– Точно, – кивнул Дрон. – Мы с вами лохами не будем. И торопиться тоже не стоит: если эти гопники за пять минут почти лям взяли – то сколько мы прихватим, если покопаемся там минут двадцать, да еще и будем знать, что искать?

– А они что, не знали? – удивился здоровяк. – Так и брали кассу без наводки?

– Да знали вроде. Но не точно – слышали, что в банк привезли много налика, а сколько и где лежит – не знали. Ну мы-то так не лажанемся…

– А с чего? – спросил жилистый. – У нас ваще наводчиков нет. Даже таких. Или в инете типа прописано, когда и что сюда привезут?

– Ни хрена там не прописано, – покачал головой Дрон. – Но это не проблема – Витька им в кассовый зал и микрофончики всадит, и видеокамеру. Они же, считай, в каменном веке живут, насчет прослушки вообще не в курсах. Делов-то на пять минут: зайдет заранее под видом клиента, а мы малеха попозже поднимем какой ни то кипеж у дверей; вот он и сработает, пока планктон суетиться будет. Заодно проверим, насколько тут охрана шустрая…

– Они на этих купюрах в итоге чуть не погорели, – продолжал Дрон. – Эти банкиры ушлыми ребятами оказались; номера заранее переписали. А один из налетчиков – Беленцов фамилия, погоняло – Казак, – скрысятничал, обул братков на двести тридцать косарей и свалил с ними за бугор, в Швейцарию. Там на радостях стал бурагозить, зеркала по кабакам бить – ну его местные копы повязали и выдали в Россию. А там он уже в тюремной больничке и ласты склеил.

– Да, с номерами – конкретное попадалово, – согласился четвертый слушатель, плотный, решительного вида огненно-рыжий парень лет двадцати пяти. – И с жучками это вы точняк придумали. Но – маловато будет: кто ж за серьезные расклады в кассовом зале базарит? А в кабинеты не пробраться.

– Дело говоришь, – кивнул Дрон. – А потому пока задача будет другая: вычисляем хомячка среднего ранга – чтобы при делах, но не из центровых, – выпасаем и берем кого-нибудь из семьи. Ну а там – сам нам все расскажет, если не хочет получать посылочки с ушами и детскими пальчиками…

– А что, сработать может, – одобрил рыжий крепыш. – Они тут к такому беспределу непривычные, как я читал. Враз сломается…

– Ты меньше читай, а больше учи матчасть, – посоветовал Дрон. – У кого вчера три осечки было? То-то… ну ладно, пошли, нечего тут маячить…

И вся компания неспешным шагом двинулась в сторону Никольской.

– Ну что, пришли, Болдоха?

– Да вроде как здеся, Федот Акимыч, – ответил спрошенный – низенький скрюченный человечек. Он стоял по щиколотку в смрадной жиже, опираясь на коротенькую – так, чтобы ловчее было ходить полусогнутым – клюку. Иначе здесь было нельзя: попробуй побегай, согнувшись в три погибели, – враз спину сведет. А с клюкой – очень даже легко; да и дорогу перед собой ощупать можно, если придется.

В руках Болдоха держал масляный фонарь; тусклый оранжевый свет его ровно высвечивал осклизлую кирпичную кладку, сводом смыкавшуюся над головами.

Спутник Болдохи был явно непривычен к подземным галереям канализационных стоков. Он все время нервно озирался по сторонам и часто без нужды облизывал губы. В руке его плясал здоровенный револьвер того типа, с какими ходят полицейские. Лампу, родную сестру той, что была у Болдохи, он нес неловко – огонек то и дело мигал и уже гас раза три с тех пор, как подельники спустились под землю.

– А Гундявый, значицца, говорил, что туточки тех людишек видал? – уточнил он. – И тюки какие-то они тащили, так, Болдоха?

– Так и есть, Федот Акимыч, все как вы говорите, – уважительно подтвердил скрюченный. – Пять раз Гундявый сюды спускался – и кажинный раз тех людишек видел. Ну можа и не кажинный, ему соврать – что под ноги плюнуть; но раза два видел, это уж как есть. И всякий раз с огроменными тюками на плечах. Вот Гундявый и подумал – а чавой-то они таскают?

– Правильно подумал Гундявый, – одобрил Федот Акимыч. – Потому как нету такого уговору – чтобы, нам не сказавши, что попало тырить. Все знают – энти места за ватагой Коли Соленого, а кому не нравится – пожалте в Москву-реку купаться с гирькой на шее али с ножиком в ливере. Непорядок это – ежели всякий портяночник будет шляться с хабаром где захочет…

– Вот-вот, он сразу до меня и побег, – угодливо закивал Болдоха. Видно было, что он до смерти боится и весьма уважает собеседника. – Прибежал, значить, обсказал все как есть и просит: «Ты уж, кум, передай мои слова Федоту Акимычу, он человек справедливый, все как надо решит и обо мне, сиром, не забудет, ежели что…»

– А что ж он сам-то не пошел с нами, коли так расстарался? Вот бы и вывел туды, где тех людишек повстречал?

– Так ведь сгинул он, Федот Акимыч! Как есть сгинул, еще в запрошлый день. «Пойду, говорит, ишшо пригляжусь, можа прознаю, куды те убогие мешки свои волокут…» И с тех пор – ни слуху ни духу. Ну я подождал-подождал – да и к вам.

– А неча ждать было, – недовольно заметил Федот Акимыч. – Приканал бы сразу – глядишь, и выручили бы твоего Гундявого. А теперя – поди сыщи, где его крысы схарчили… ладно, ступай вперед, чего стал? – и он подтолкнул Болдоху рукояткой револьвера.

Некоторое время шли молча; отсветы масляных ламп все так же тускло высвечивали стены да редкие развилки. Под ногами то плескала мерзкая застойная жижа, то чавкал ил, то скрипели уложенные кое-где полусгнившие дощатые мостки. В таких местах Болдоха останавливался и тыкал вокруг мостков клюкой, а потом бережно, не всем весом сразу, ступал на доски – под мостками мог оказаться заполненный илом провал, из которого, случись туда провалиться, нипочем не выберешься. Среди обитателей подземелья ходили байки, будто бы такие провалы нарочно охотятся за неосторожными, поглощая их, подобно ненасытным пастям. И колодцы их, выложенные тесаным гранитом еще во времена Иоанна Грозного, до половины завалены сгнившими скелетами жертв.